Вита.Пунская

Мне не хватает тебя. А ты не вернешься. У этого окна я замерзаю. Но все равно не повязываю шаль и не надеваю свитер с высоким воротником. Одетая в твой халат, я облокачиваюсь на подоконник. Наблюдаю, как ветер блуждает среди деревьев. Смотрю на светлячка, который кружит вокруг фиалок и цикламенов. Да, я смотрю на то, на что мы смотрели вместе с тобой: на звезды и на полированную черноту непостижимого неба. И на след самолета, летящего неизвестно куда. А мне, собственно, это безразлично.

Теперь каждую ночь я курю в окно и думаю о тебе. Какая сентиментальность, сказал бы ты, будучи здесь. Знаешь, тут ничего не происходит, о чем стоило бы написать, поэтому я рассказываю тебе только о прошлом. Это – мания, сказал бы ты.

Это не моя вина, что, несмотря на возраст, я еще не привыкла к этой жизни и страдаю от быстротечности времени, тебя, меня и всего на этом свете.

Время, которое в молодости я игнорировала, обмануло меня. А теперь чувствую ту постоянную меланхолию, с которой я встаю и ложусь, едва различая времена года и прохожих, снегирей и пробегающих котов. Ты ведь знаешь, я уже не очень хорошо вижу.

Ты должен знать: я ненавижу тех, кто отказывается от жизни, и улыбаюсь, как только вижу парня с девушкой, целующихся на скамейке. Я топчу траву своими босоножками и при необходимости помогаю старикам, бродящим по краю дорог.

Я закутываюсь в воспоминания о тебе как маленькая девочка. Шестьдесят пять лет. Жизнь мне сигналит, двигаясь в противоположном направлении. Я ее вижу по телевизору. Там, на экране, вижу ее как свет, который мне жжет глаза, как многоликое существо, и я выключаю ее.

Мне сказали, что тем утром кто-то вышел из автомобиля, сильно хлопнув дверцой. А потом они видели, что тот человек сел в машину вместе с тобой. И вы уехали. Потом я долго тебя искала, склонив седую голову с замысловатым пучком, с глазами, опухшими от слез.

Я сто раз проехала по тому участку дороги, думая, что машина все-таки вернется обратно. Сейчас я знаю. Ты больше не возвратишься. В одиночестве сижу перед телевизором, слушаю говорящие головы, но ты ведь знаешь, что я никогда не доверяла известным людям.

Через некоторое время я приглушаю звук, выглядываю в сад и рассказываю тебе о тех мелочах, которыми занималась, как провела день. И мне неважно, если соседка думает, что я сумасшедшая старуха, которая говорит сама с собой, и мне безразлично, даже если из моих глаз упадут две-три слезинки. Я желаю тебе спокойной ночи, но ты не слышишь моих слов, я закрываю ставни и иногда даже засыпаю.

А тот день я не смогла закрыть твоих глаз. Меня не было. Машина и тоот водитель оказались быстрее меня.

Но когда мне об этом сказали, я побежала к тебе, захлебываясь, спотыкаясь, падая. Даже не знаю, то ли это я опоздала, то ли ты опередил время. На следующий день мир был уже не тот, хотя и остался тем же самым.

Как странно думать, что весь этот мир был моим, и что он перестал быть моим. Хотела даже спросить себя, почему, но теперь смысл событий меня больше не волнует.

Это вопрос прожитых лет, ну, может, даже минут. А потом эта программа закончится. И я, совсем не протестуя, тоже сяду в темную машину, как это сделал ты. Должно же быть такое место, где я могла бы спать, снова обнимая тебя.


***

Перевод с итальянского ©Вита Пунская, 2017

Несколько часов назад моя женщина нашла письмо, которое я писала совсем другой женщине. Теперь она смотрела, как я размешиваю сахар в чашке кофе, уставившись как загипнотизированная на темную жидкость, и совсем не изображала из себя следователя и не задавала никаких вопросов.
Закрывшись в кабинете, я услышала, как в кухне загудела стиральная машина. Взяв со стола наполовину незаконченное письмо, я скомкала его и бросила в корзину.

Вчера вечером в баре «Кризалиде» я рассказывала Стелле нашу историю любви.
- В декабре будет семь лет, как мы вместе. Ее зовут Лея, - сказала я. - Но у меня уже возникло непреодолимое желание перебраться в другую постель.
- Если говорить точнее, - добавила я, выпив залпом свой коктейль, - я устала от этих продолжительных отношений. Знаешь, все начинается с порномультфильмов а-ля Уолт Дисней, а заканчивается фильмом Ингмара Бергмана в комнате, закрытой на ключ…

Я засмеялась, а она сидела и поигрывала с локоном своих светлых, почти белых волос, как у всех немок.
- Конец одной истории, - сказала я немного погодя, - не значит конец любви.
И почувствовала тягу к ней.

Считаю, что мне повезло. Хоть у меня и нет работы, зато есть близкая подруга, которая меня содержит, и куча свободного времени.

Перед знакомством с Леей, я меняла партнерш, не задумываясь. Нет, конечно, я не похожа на свою мать, которая считала, что двое должны быть вместе всю жизнь. Но Лея меня в этом убедила. Семь лет назад. Она мне сказала: «Я тебя люблю». Я ей поверила и сама влюбилась в нее. Да, влюбилась в нее, врача-ветеринара, хотя у меня за всю жизнь и канарейки-то не было.

Через год я изменила ей в первый раз. Глупо, в общем. Но все-таки, любовь - это фарс. Мы ищем в этой жизни что-то надежное, а как найдем, начинаем сожалеть о каких-то мимолетных увлечениях.
- Ты сделала мне больно, - сказала Лея, когда узнала об измене.
Я защищалась, нападая на нее:
- А ты что, никогда не делала мне больно?
- Может быть, - ответила она после некоторого размышления. – Люди делают друг другу больно...
В общем, она подставила другую щеку. Лея всегда была на высоте в подобных разговорах. Первое, что мне пришло в голову – закрыть ее в погребе вместе со всяким никчемным старьем.

А вчера вечером появилась Стелла. (Хоть вчера и был день Святого Валентина, но Лея должна была ехать к больной собаке, а поэтому вышла из дома раньше меня.)
Ясное дело, неопытная девушка приняла за блеск крушение моей жизни. Я могла предложить ей только сарказм, а она продолжала стоять под его струями, то ли из любопытства, то ли из мазохизма. ( «Я бы хотела, чтобы женщина любила меня, несмотря на морщины и живот со складками, несмотря на то, что я курю сигары и обжираюсь глазированными каштанами». В общем, Лея сказала мне семь лет назад: «Ты нашла такую»).

- Как тебя зовут?
- Стелла.
- Чем занимаешься?
- Изучаю астрономию.
- Тогда скажи мне, - спросила я, засмеявшись, - бывают неизменные звезды?

В тот самый момент в бар вошла Диана, моя прежняя пассия, которая месяцами меня изводила, а потом исчезла. Лучший способ, который можно применить к кому, кто плохо с тобой обошелся, - поприветствовать его голливудской улыбкой, что я собственно и сделала. Диана посмотрела на меня с таким выражением, будто спрашивала: «Что с ненавистью покончено?» Я перевела взгляд на Стеллу.

- Похоже, у тебя нормальная ориентация.
- С чего ты взяла?
- Кто твой парень? Брокер, продавец, страховой агент, банкир, коммивояжер?
- Нет у меня парня.
- Скорей всего, ты являешься членом ВВФ и сейчас начнешь грузить меня про деревья Амазонии…
Тут я заметила, что ее личико (такие я видела на пивном фестивале Октоберфест) нахмурилось.
- Не бери в голову, - сказала я. – Ты спишь только с мужчинами?
- А ты с кем спишь?
- С теми, кто мне нравится.

Через час мы были у нее дома.
Ее волосяной покров внизу живота был цвета ее светлых локонов. Почему-то она напомнила мне мою старую куклу по имени Фурга.
- Останешься на ночь? – спросила она меня в самом конце.

Усевшись на диван, я достала сигарету «Davidoff» и закурила.
- Не могу, - ответила я.

Она встала и пошла ставить музыку, повернувшись ко мне спиной. Под мелодию Стинга «Роза пустыни» я спускалась вниз по лестнице.

А в три часа ночи я решила написать Стелле письмо, и, по всей видимости, заснула. Лея, которая встает рано, вошла ко мне в кабинет и прочитала «Дорогая Стелла…!»

А вот сейчас она стучит в мою дверь.
- Заходи.
У нее красивые черные волосы с вкраплениями серебристых нитей.
- Это серьезно? – спрашивает она.
- В каком смысле?
- Вы переспали?
- Нет.
- Я на работу, - говорит она. – До вечера.

Как чудесно жить с теми, кто безоговорочно верит в любую ложь.

Не знаю, почему я согласилась увидеться с ним, ведь мы не разговариваем почти полгода. Когда он позвонил, первая мысль, что пришла мне в голову, была такая: «На дворе август, его жена вместе с детьми отдыхает на море в Риччоне, а ему стало одиноко». Эти шесть месяцев я работала, засучив рукава в одной фирме, занимающейся программным обеспечением. Более десяти лет я изучаю компьютерные системы.

Я закалилась, столкнувшись с миром, где живут люди с холодным расчетом, которых заботит только собственный шкурный интерес. Я даже сходила к неврологу, чтобы он прописал мне снотворное.
-А вы уже принимаете какие-нибудь лекарства? - спросил он.
-Нет, - ответила я, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. – Только никотин.

Я познакомилась с Максом полтора года назад. Как раз в тот период я решила бросить своего парня, с которым я проводила скучнейшие вечера. Он был актером и доставал меня своими жалобами на несвойственные ему второстепенные роли, которые навязывали в разных телесериалах. Кроме того, я считала, что градус его эгоизма зашкаливает, совсем не соответствуя уровню актерского таланта, а посему все подобные жалобы находила глупыми. После шести лет «любовной стабильности» мне надоело быть тихой гаванью во время бури. Я жаждала бури.

На ту дружескую вечеринку Макс явился в войлочном свитере и глянул на меня своими мрачными глазами. Это была любовь с первого взгляда, это было именно то, что я искала.

В самом начале мне нравилось, что мы были игрушками наших гормонов, расставляя в гостиничном номере настольные игры и заводя недолгие дискуссии. Мне, бессильной и беззащитной, нравилось пребывать в мягких объятиях этого ленивого интеллектуала. У меня только что закончился долгий роман, и тот факт, что Макс был женат, меня ничуть не беспокоил, наоборот, он не стал бы посягать ни на мою самостоятельную жизнь, ни на мою карьеру. Фигня. Когда приходит любовь, она сметает все, включая любые фиксации.

И уже не думаешь ни о чем другом, как о собственных руках, привязанных веревкой к изголовью кровати, и о нем, похожем на французского актера, смеющимся и напевающим Love me tender в душевой кабине.
Обнаженные тела разговаривают на очень трогательном языке. Занимаешься любовью и чувствуешь, как боль покидает тело. Потом снова одеваешься, смотришь на него и чувствуешь себя обессиленной.

Через некоторое время я поняла, что Макс был человеком слабым и самодеструктивным. Это был нищий драматург, которого содержала жена. Это был алкоголик, который умудрялся выходить из своих ночных запоев с неповрежденной печенью, и все, включая врача, этому удивлялись. Более того, я обнаружила, что не была его единственной любовницей. Он изменял всему, чему можно было изменить. Он был упрям и самоуверен.

Полгода назад я прекратила все отношения с ним. Вскоре моя секретарша начала пересылать мне его длинные сообщения. Макс давал себе определение инвалида по любви, считая себя похожим на пушкинского Онегина. Сама не знаю, зачем я согласилась с ним снова встретиться. Решила: «Ладно, заеду только на минутку».

Он отодвигает стакан и переплетает пальцы рук.
-Беатриче, мы несовершенны. Мы с тобой как помешанные месим дерьмо и врем друг другу.
-Говори за себя.
- Ладно. Прости. Ты могла бы хоть одну минуту не осуждать меня…
Я топчусь рядом со столиком и никак не могу заставить себя сесть.
- Я здесь не для того, чтобы прощать или выносить приговор.
Он опускает глаза.
- Мне хреново.
- Это моя вина?
- А чья же?
- Ты утешаешь себя, обвиняя других в собственном несчастье?
Он запускает пятерню в свою шевелюру и со злостью зачесывает волосы назад.
- Беатриче, что за новая игра? Уже полгода я уговариваю тебя встретиться. Полгода…
Все то же заведение с высоким потолком, украшенным неоновыми огнями, с деревянными панелями на стенах и высокими стульями, ровно стоящими вдоль стойки бара. Смотрю по сторонам, и мне кажется, что я вернулась на место преступления как детектив, который должен раскрыть дело.

За угловым столиком сидит Макс в голубой рубашке и пьет свой третий стакан.
-Надеюсь, что ты не будешь говорить что-нибудь типа: давай останемся друзьями?
Он улыбается.
- Нет. Тогда искушение заняться с тобой любовью было бы слишком сильным. Выпьешь что-нибудь?
- Я заехала сюда на минутку.

Сажусь за столик. Он заказывает еще один «Негрони».
- Что ты хотела от наших встреч?
- Ну, я не знаю, Макс. Может быть то, что хотят все люди в этом мире…
- Слушай, все хотят простой и легкой жизни. А любовь…
- Любовь? Какая любовь, Макс! Любовь – это когда двое вместе хохочут до упада, - я наклоняюсь вперед и понижаю голос, - а ты знаешь лучше меня, как мало мы смеялись…
- Только в последнее время.
-В последнее время ты всех достал.
Он кивает.
-И что? – спрашивает.
Я опираюсь на спинку стула.
- И что? Единственное, что мы можем сказать друг другу: «Что было, то было».
Бармен подметает окурки под нашим столиком, Макс встает и направляется в туалет.

Я плачу по счету и решаю подождать его на улице. Стою и делаю вид, что ничего не слышала.
- Сколько я тебе должен? – повторяет он.
- Нисколько. Сегодня плачу я.
- Моя жена и другие женщины ничего для меня не значат, - мямлит он, опираясь спиной на дверь бара.
- Макс, не звони мне больше…

Только что прошел дождик. Мы вдыхаем запах мокрого асфальта. Он оглушен алкоголем, а я головной болью. Мы прощаемся и расходимся в разные стороны, одурманенные, каждый своей болью, что ведет только в одну сторону, ибо в другой стороне – сожаления. Но такова жизнь.

Я сажусь в машину. В зеркальце заднего вида вижу, как он остановился на светофоре. Страсть уже позади, в виде далекой темной точки. А отправится он, повиливая рулем, в ненадежное место назначения – в другой бар.
Не стоило с ним встречаться. Между нами еще что-то теплится, это прощание кажется незаконченным. Это прощание будто замирает в подвешенном состоянии, открывая некую бездну внутри меня, и я чувствую, что тону в ней. Должна пройти целая вечность…

Про Мириам я знаю только то, что рассказал мне он, и то, что я поняла сама, шпионя и наблюдая за ней. Невозможно про кого-то знать все, даже если человек сам тебе рассказывает всю свою жизнь. В общем, про ее жизнь, также как и про жизнь любого другого, я могу рассказать только в общих чертах.

Я впервые увидела Мириам, когда они вышли из калитки своей виллы и сели в Тойоту. На нем был темный костюм и яркий галстук. Она всем своим аристократическим видом была похожа на блондинку Грейс Келли. Я спросила себя, ну как этот Бруно мог заниматься любовью в моей неприбранной гостиной, в которой сломаны жалюзи на окнах, на столе - бардак, а на старом кожаном кресле полно кошачьей шерсти. Может быть, он любил театральный антураж, а может, просто захотелось чего-то новенького.

Наша история с Бруно, мужем Мириам, началась около года назад. Он был владельцем рекламного агенства, а я искала работу копирайтера. Что касается нашего секса, скажу, что сразу все пошло хорошо, даже если после каждой встречи я задавала себе кучу разных вопросов. Тем временем Бруно, быстро приняв душ, возвращался к своим эмоциональным обязанностям, то есть к тому, что придавало смысл его жизни: к своей жене и детям.

Несколько лет у меня не было никаких романов. Вполне допускаю, что меня пугала любовь. По ночам я часто представляла себя с кем-нибудь из известных актеров или певцов. Но воображение – это просто убежище, из которого мы выходим безгрешными. Все фантазии снимаются с души как наволочка с подушки. А проблема в том, что понять любовь невозможно, пока не утонешь в ней по уши. В самом начале наш роман с Бруно мне показался возвращением к жизни. Я сказала себе, что настал момент ухватиться за новую иллюзию, пусть даже я буду чувствовать себя дурочкой из переулочка.

Я сказала себе, что стоит жить только ради любви, что пусть прошлое останется в прошлом, что то, что сгорело – остыло; и что завтра – новый день, и, возможно, он будет солнечным. Конечно, я знала, что он женат. Но я себя убедила в том, что беспокоиться тут не о чем, поскольку его брак, по своей сути, базировался на искусственном спокойствии.

В офисе мы почти не пересекались. Я часто работала на дому, а когда приходила в агентство, видела его погруженным в оплату счетов консультантов, почтовых услуг, масс-медиа, рекламных площадей. Он был окружен ассистентами и симпатичными секретаршами, к которым я, естественно, его ревновала. Целый год я ходила, повесив смартфон на шею, в ожидании его звонков. А месяц назад я протянула руку в поисках моего любимого, но никого не нашла.

Бруно говорил мне, что его жена – католичка, и может, именно поэтому, она способна все время пребывать в состоянии любви. Я подшучивала над его словами: «Ты что, начитался журналов «Христианская семья?». В ценности религиозного семейства я не верила. Иначе, зачем бы ему понадобилась любовница? Тем не менее, наш секс делал меня счастливой. Мы представляли собой треугольник: у Бруно бегали мурашки по коже оттого, что он ведет двойную жизнь; я старалась отдавать себе отчет в том, что мне его дали напрокат; а для Мириам любовь заключалась в том, что кто-то был готов к совместному преодолению трудностей.

Три месяца назад, когда мы болтали с Мириам в одном баре в центре города, она была спокойна: я не могла повергнуть в кризис мир в ее душе. Реагируя на ее уверенность в своих убеждениях, я сказала, что любовь, как она себе ее понимает, это просто лицемерие, а страсть же… Она ухмыльнулась, отпивая свой горячий шоколад, и сказала мне: «Знаете, влюбиться – легко, а вот жить вместе – это тяжело».

С того дня я ничего не слышала о них. Я больше не работаю в том агентстве, и не знаю, есть ли у Бруно другая любовница. Его жена остается для меня неразрешимой загадкой. Но кроме того, что секса с ним мне действительно не хватает, всю ту нежность, которую я испытываю, сама не знаю почему, я испытываю только к ней.

©Перевод с итальянского Виты Пунской, 2018